|
В комнату входит Клеопатра Максимовна. Клеопатра Максимовна. Что, мсье Подсекальников, — это вы? Семен Семенович. Вуй, мадам. Лично я. Клеопатра Максимовна. Познакомьтесь со мной. (Протягивает руку.) Клеопатра Максимовна.Но вы можете звать меня просто Капочкой.
Семен Семенович. Боже мой! Клеопатра Максимовна. А теперь, раз мы с вами уже познакомились, я хочу попросить вас о маленьком одолжении. Семен Семенович. Ради бога. Пожалуйста. Чем могу? Клеопатра Максимовна. Господин Подсекальников, все равно вы стреляетесь. Будьте ласковы, застрелитесь из-за меня. Семен Семенович. То есть как — из-за вас? Клеопатра Максимовна. Ну, не будьте таким эгоистом, мсье Подсекальников. Застрелитесь из-за меня. Семен Семенович. К сожалению, не могу. Я уже обещал. Клеопатра Максимовна. Вы кому обещали? Раисе Филипповне? Ой, зачем же? Да что вы! Мсье Подсекальников. Если вы из-за этой паскуды застрелитесь, то Олег Леонидович бросит меня. Лучше вы застрелитесь из-за меня, и Олег Леонидович бросит ее. Потому что Олег Леонидович — он эстет, а Раиса Филипповна просто сука. Это я заявляю вам, как романтик. Она даже стаканы от страсти грызет. Она хочет, чтоб он целовал ее тело, она хочет сама целовать его тело, только тело, тело и тело. Я, напротив, хочу обожать его душу, я хочу, чтобы он обожал мою душу, только душу, душу и душу. Заступитесь за душу, господин Подсекальников, застрелитесь из-за меня. Возродите любовь. Возродите романтику. И тогда... Сотни девушек соберутся у вашего гроба, мсье Подсекальников, сотни юношей понесут вас на нежных плечах, и прекрасные женщины...
Семен Семенович. В белых попонах. Клеопатра Максимовна. Что? Семен Семенович. Извиняюсь, увлекся, Клеопатра Максимовна. Клеопатра Максимовна. Как? Уже? Вы какой-то безумец, мсье Подсекальников. Нет, нет, нет, не целуйте меня, пожалуйста. Семен Семенович. Уверяю вас... Клеопатра Максимовна. Верю, верю. Но ясно, что после этого вы должны отказаться от Раисы Филипповны. Семен Семенович. Никакой я не видел Раисы Филипповны. Клеопатра Максимовна. Ах, не видели. Так увидите. Вот увидите, что увидите. Она, может быть, даже сейчас прибежит. Она будет, наверное, вам рассказывать, что все в полном восторге от ее живота. Она вечно и всюду об этом рассказывает. Только это неправда, мсье Подсекальников, у нее совершенно заурядный живот. Уверяю вас. И потом, ведь живот не лицо, сплошь да рядом его абсолютно не видно. Вот лицо... Подойдите сюда. Вы заметили? Семен Семенович. Нет. Клеопатра Максимовна. То есть как это нет? Если здесь незаметно, мсье Подсекальников, что я очень красивая на лицо, то пойдемте сейчас же отсюда ко мне, и вы сразу увидите. У меня над кроватью висит фотография. Обалдеете. Как посмотрите, так воскликнете: «Клеопатра Максимовна — вы красавица». Семен Семенович. Ну, не может быть! Клеопатра Максимовна. Уверяю вас. Это прямо стихийно для вас обнаружится. Ну, пойдемте. Идемте, мсье Подсекальников. Вы за кофеем там у меня и напишете. Семен Семенович. Как — напишете? Что? Клеопатра Максимовна. Все, что чувствуете. Что я вас раздавила своим обаянием, что вы на взаимность мою не надеетесь и поэтому даже, увы, стреляетесь. Мне смешно вас учить, господин Подсекальников, вы же сами эстет. Вы романтик, не правда ли? Семен Семенович. Да. Давно. Клеопатра Максимовна. Ну, вот видите. Так идемте, идемте, мсье Подсекальников. Входит Мария Лукьяновна. В руках у нее таз с водой, мыло и мочалка. Клеопатра Максимовна. Все равно вам придется отсюда уйти, здесь сейчас будут пол мыть, мсье Подсекальников. Мария Лукьяновна. И совсем даже вовсе не пол, а голову. Клеопатра Максимовна. Я не с вами, голубушка, разговариваю. Это кто же такая вульгарная женщина? Семен Семенович. Это... Это... Кухарка моя, Клеопатра Максимовна. Входит Серафима Ильинична. В руках у нее веник и совок. Серафима Ильинична. Вы куда же? Сейчас самовар закипит. Может, дамочка чаем у нас побалуется. Семен Семенович. Фу-ты, черт! Вот что, Сима. Вы здесь приберите, пожалуйста, а я с дамою кофе поеду пить.
Это... мама... кухаркина, Клеопатра Максимовна. Ну, пошли. ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ Мария Лукьяновна и Серафима Ильинична. Серафима Ильинична. Слава богу, все, Машенька, кажется, кончилось. Можешь больше о Сене не беспокоиться. Мария Лукьяновна. Не могу я не беспокоиться. Все равно вот я моюсь, а сама не своя. Столько это здоровья и нервов мне стоило. Серафима Ильинична. Нервы что, вот посуды рублей на двенадцать раскокано. Это да. А стекла-то, стекла. Под столом. Под кроватью. Боже, господи мой. (Лезет с веником под кровать.) В комнату входит Егорушка. Осматривается. Никого нет. Из соседней комнаты слышатся бульканье воды и пофыркиванье Марии Лукьяновны. Егорушка на цыпочках подкрадывается к двери и заглядывает в замочную скважину. В это время Серафима Ильинична вылезает из-под кровати. Серафима Ильинична. Вы это зачем же, молодой человек, такую порнографию делаете? Там женщина голову или даже еще чего хуже моет, а вы на нее в щель смотрите.
Егорушка. Я на нее, Серафима Ильинична, с марксистской точки зрения смотрел, а в этой точке никакой порнографии быть не может. Серафима Ильинична. Что ж, по-вашему, с этой точки по-другому видать, что ли? Егорушка. Не только что по-другому, а вовсе наоборот. Я на себе сколько раз проверял. Идешь это, знаете, по бульвару, и идет вам навстречу дамочка. Ну, конечно, у дамочки всякие формы и всякие линии. И такая исходит от нее нестерпимая для глаз красота, что только зажмуришься и задышишь. Но сейчас же себя оборвешь и подумаешь: а взгляну-ка я на нее, Серафима Ильинична, с марксистской точки зрения — и... взглянешь. И что же вы думаете, Серафима Ильинична? Все с нее как рукой снимает, такая из женщины получается гадость, я вам передать не могу. Я на свете теперь ничему не завидую. Я на все с этой точки могу посмотреть. Вот хотите сейчас, Серафима Ильинична, я на вас посмотрю? Серафима Ильинична. Боже вас упаси. Егорушка. Все равно посмотрю. Серафима Ильинична. Караул! Серафима Ильинична, Егорушка, Мария Лукьяновна. Мария Лукьяновна. Что случилось? Серафима Ильинична. Егорка до точки дошел. Мария Лукьяновна. Что ты, мамочка, до какой? Егорушка. До марксистской, Мария Лукьяновна. Здравствуйте. Мария Лукьяновна. Вы по делу, Егорушка, или так? Егорушка. Я насчет запятой к вам, Мария Лукьяновна. Мария Лукьяновна. Как — насчет запятой? Егорушка. Я, Мария Лукьяновна, стал писателем. Написал для газеты одно сочинение; только вот запятые не знаю где ставятся. Мария Лукьяновна. Поздравляю. А свадьба когда же, Егорушка? Егорушка. Почему это свадьба, Мария Лукьяновна? Мария Лукьяновна. Ну, раз стали писателем, значит, влюбились. Значит, муза у вас появилась, Егорушка. Егорушка. Сознаюсь, появилась, Мария Лукьяновна. Мария Лукьяновна. Кто же, кто же она? Как же звать-то, Егорушка? Егорушка. Музу? Мария Лукьяновна. Да. Егорушка. Александр Петрович Калабушкин. Серафима Ильинична. Здравствуйте. Очумел. Егорушка. Сознаюсь, очумел, Серафима Ильинична. Отродясь я писателем быть не готовился, но как только увидел его — конец. До того он меня вдохновляет, Мария Лукьяновна, что рука прямо в ручку сама вгрызается и все пишет, все пишет, все пишет, все пишет. Серафима Ильинична. Чем же он вдохновляет тебя, Егорушка? Егорушка. Эротизьмом своим, Серафима Ильинична. Я в газету об этом написал. Мария Лукьяновна. Что же вы написали такое, Егорушка? Егорушка. Если вы запятую мне после поставите, я могу прочитать. Начинается так. (Читает.) «Гражданину редактору нашей газеты от курьера советского учреждения. Ученые доказали, что на солнце бывают пятна. Таким пятном в половом отношении является Александр Петрович Калабушкин, содержатель весов, силомера и тира в летнем саду «Красный Бомонд». Силомер для курьеров не имеет значения, потому что мы силу свою измерили на гражданской войне за свободу трудящихся; что касается тира, то тир закрыт и все лето не открывается. Тир закрыт, а курьеры хотят стрелять. Между тем Александр Петрович Калабушкин все вечернее время проводит в отсутствии и сидит в ресторане, как наглый самец, с Маргаритой Ивановной Пересветовой. Пусть редактор своею железной рукой вырвет с корнем его половую распущенность». А под этим подписано: «Тридцать пять тысяч курьеров».
Мария Лукьяновна. Неужели же тридцать пять тысяч подписывало? Егорушка. Нет, подписывал я один. Серафима Ильинична. Так зачем же вы тридцать пять тысяч курьеров подписываете? Егорушка. Это мой псевдоним, Серафима Ильинична. Серафима Ильинична. Вы совсем очумели, Егор Тимофеевич. Как вам только не совестно. Ни с того ни с сего человека подводите. |
|||||||||
На главную
|
||||||||||
